Ее и в Верочке хорошо "принимала" публика; но она все-таки не могла поддержать так пьесу, как это случилось на дебюте Позняковой; в бенефис Самарина моя драма прошла, как говорится, "по-середнему" и репертуарной не сделалась. Рецензии, кроме той, которую написал П.И.Вейнберг в "Веке" еще до появления "Ребенка" на сцене, -- были строгоньки к автору. Снисходительно-барственный И.И.Панаев (я с ним не был никогда лично знаком) в фельетоне "Современника" (под псевдонимом "Новый поэт") пожалел "юного" автора за его усилия создать драму из сюжета, лишенного драматического содержания.
В этом он вряд ли был прав. Сюжет был гамлетовский, с мотивом, который вел к сильному душевному переполоху. Но "юный" автор слишком много впустил лиризма и недостаточно сгустил ход драмы, растянув ее на целых пять актов.
Когда я явился к Писемскому, то он с юмором спросил меня (уже по напечатании пьесы в "Библиотеке для чтения"):
-- Да от чего, собственно, умирает ваша героиня? От какой болезни? Неужто только с горя?
Тогда я еще не настолько изучил "Гамбургскую драматургию" Лессинга, чтобы ответить ему его словами:
-- Героиня умирает от пятого акта.
Да я и сам хорошенько не представлял себе, от какой собственно болезни моя Верочка ушла из жизни на сцене -- от аневризма или от какого острого воспалительного недуга. Мне дороги были те слова, с какими она уходила из жизни, и Познякова произносила их так, что вряд ли хоть один зритель в зале Малого театра не был глубоко растроган.
В эволюции моего писательства, я думаю, что драма эта была единственной вещью с налетом идеалистического лиризма. Но я не с нее начал, а, напротив, с реального изображения жизни -- в более сатирическом тоне -- в первой моей комедии "Фразеры" и с большей бытовой объективностью -- в "Однодворце".
"Ребенок" как раз написан был в ту полосу моей интимной жизни, когда я временно отдавался некоторому "духовному" настроению. Влюбленность и жизнь в семействе той очень молодой девушки, которая вызвала во мне более головное, чем страстное чувство, настраивали меня в духе резко противоположном тому научному взгляду на человека, его природу и все мироздание, который вырабатывался у меня в Дерпте за пять лет изучения естественных наук и медицины.
И на первых двух частях романа "В путь-дорогу" этот временный идеализм еще отлинял; но потом я от него совсем освободился.
Тогдашний Петербург, публика Александринского театра, настроение журналов и газетной прессы не были благоприятны такой интенсивной драме с гамлетовским мотивом, без яркого внешнего действия и занимательных бытовых картин.
К амплуа того актера, который попросил у меня "Ребенка" на свой бенефис, пьеса также не подходила.
Это был Теодор Бурдин, желавший показать этим, что он ценит дарование автора и желает поставить "вполне литературную" вещь.
Для себя он возобновил старинную пьесу Лукина "Рекрутский набор", в постановке "Ребенка" прямого участия не принимал, но, случаясь на сцене и во время репетиций, со мною бывал чрезвычайно любезен и занимал меня анекдотами и воспоминаниями из своей московской жизни и парижских похождений.
Скачать<<НазадСтраницыГлавнаяВперёд>>